Лэсык точно оказался не дурак. Он любезно распечатал подробнейшую карту Украинских Карпат, но добросовестно постирал все уна-унсовские обозначения, в чем откровенно признался:

— Извиняйте, но чего вам знать не надо, я все поубирал. Я же не работаю на Кремль!

Однообразные шутки были у этого парня. Впрочем, и за карту спасибо. Мы с Бородой отблагодарили местного хакера кофе с коньяком и потопали через центр к Ларисе, забирать ее с работы.

С Ларисой пришлось тоже идти на «каву». Учитывая финансовую немощь Бороды, подслащивать ее конфетами и подогревать коньяком пришлось мне. И тут Борода зашел в лоб, чем страшно меня удивил. Мне всегда казалось, что с такими вопросами следует подъезжать деликатно.

— Ларис, как там у тебя дела с паном Шкрабьюком?

Лариса зарделась, но, удивительно, пощечины не последовало.

— В порядке!

Это было сказано с великолепным кокетством, слегка маскируемым под пьяное. Но после пятидесяти граммов коньяку так еще не кокетничают.

— А я думал, он тебя забыл.

— Меня?!

О-о, да девушка ведет счет победам, и унсовский босс, по-видимому, ее гордость.

— Меня так просто не забудешь! — Лариса умудрилась одновременно покоситься и на меня, и на Бороду.

Бороде, видимо, этим взглядом было сказано: «Ведь ты же не забыл!» А мне, скорее всего: «Попробуешь — не забудешь!» Мата Хари, едрит ее в корень!

— Что-то давно его не видно, — продолжал Борода.

— На пятнице будет.

— На этой?

— Да, послезавтра.

— Пятницы у нас особые дни, — пояснил Борода. — Собирается народ, винишко, гитарка, трень-брень... — И обратился к Ларисе: — Но он от тебя вечером уйдет?

— Не совсем вечером.

— А! Вот оно как! А кстати, кто еще будет на пятнице?

— Я особо никого не приглашала, придут, кто помнит. А разве москвичи не поднимутся ко мне?

И снова меня одарили зазывающим взором. Я пообещал, что поднимемся. Лариса допила второй коньяк, и мы поехали домой.

Лэсыкова карта не оправдала надежд, которых, впрочем, никто и не лелеял. Наружный осмотр штаба СНПУ, который я провел при помощи Бороды, не слишком обнадежил. Шесть этажей, слева учрежденческое здание, справа — ресторан. С фасада не подберешься — охрана. Ворота во двор тоже охраняются. Борода пообещал, что завтра же выяснит у приятеля, который провел детство в центре города и хорошо знает все лазейки, как можно подобраться к этой цитадели нацизма. Оставалось ждать возвращения ребят. Боцман с Артистом исследовали подступы к унсошной конторе, а Док выдвинулся на наружное наблюдение за эсэнпэушным «генералом». «Генерала» ему должен был указать Гриша.

«Дома», невзирая на Ларисино радушие, я все же предпочел провести вечер у Бороды. Этому предшествовало долгое прощание с барышней на лестнице, причем прощался, так получилось, я; Борода как-то шустро нырнул в свою берлогу. Но я был настолько стоек, что даже в щечку ее не поцеловал.

В ожидании донесений от соратников Борода завалился на диван и задымил местной дешевой папиросой. Я сбежал от газовой атаки в его мастерскую. От нечего делать полез разглядывать стопку холстов, приставленных к стене. «Лариса обнаженная», «Лариса неодетая», «Лариса обнаженная в позе неприличной», «Лариса совсем голая» и так далее. Хорошие работы, выполненные с чувством и умением. Добрался и до папок с эскизами. То же самое, если не хуже. Значит, и Борода... Тут он и вошел.

— Живопись интересует?

— Хорошо рисуешь.

— Мы с ней женаты были три года.

Борода решил пооткровенничать, и я его не останавливал. Мне надо было разобраться с интимной жизнью этого подполья, чтобы знать, откуда можно ждать подвоха.

— Она, когда была молоденькой, мужикам не очень-то нравилась.

— ?!

— У нее, пардон, прыщи были. И, понятное дело, комплексы. А у меня — глаз, я сразу рассмотрел все, что надо. Ну, она расцвела и... как бы это сказать? Решила наверстать упущенное.

— И ты позволил?

— Ну, сначала я ничего не знал. Потом начал догадываться. Потом все понял, и мы мирно разошлись. Она нашла свое призвание, а я остался при своем. Все довольны.

— Остались просто друзьями?

— Почти. Все-таки я первый настоящий ее мужчина. Это ведь она в определенной степени именно мне пытается доказать, что она супербаба. Ее, знаешь, задалбывает, что я ее так просто отпустил. Но, по-моему, только поэтому я и имею на нее определенное влияние. Понимаешь, ей в какой-то момент захотелось шикарной по здешним меркам жизни. Вот и пошли местные боссы. Она всеми своими победами передо мной хвастает. А выудить у того же Шкрабьюка служебную тайну — это, сам понимаешь, лишнее свидетельство победы ее женских чар.

— А сейчас ты не ревнуешь?

— Не-ет! Это вообще не в моем стиле. Я за свободу. Нет, конечно, сперва попереживал вдоволь. Месяца полтора. Потом привык к новому положению вещей и стал его использовать для пользы дела. Тут ведь вот еще какая штука. Коренные галичанки — особый тип женщин. Для них секс — неприятная обязанность. В постели — полная недвижимость. Вот самцы-галичане и ищут русских или полек для полного отрыва. А Лариса полурусская, полуполька. Характер ее ты сам видел, и темперамент у нее, гарантирую, адекватный.

— Ты ей не слишком доверяешь...

— Конечно! Баба.

— А Света?

— Света — другой женский тип. Она... Словом, вот ей я как раз доверяю.

В таких интересных разговорах и прошел вечер. Приплелся Док. Злой, нервный. С порога шагнул к печке и бросил в топку пачку сигарет.

— Утром свои забыл, пришлось купить местные. Такая гадость!

— Это с непривычки, — вступился Борода за львовскую продукцию.

— Все. Сегодня не курю и, если получится, завтра тоже, — отрезал Док.

Результат наблюдения за «генералом» оказался нулевым.

— Извините за резкость, — начал Док, — но в гробу я видел! Какое может быть наружное наблюдение силами одного человека, на которого весь город пялится, как на индейца с перьями на голове! Показал мне Гриша этого дядю. Зовут Тарас Зайшлый. Должность — второй секретарь партии. Мешковатого вида сорокалетний пень. Форма эта черная поганая на нем сидит как треуголка на дворнике. Вышел на проспект, прошел метров сорок, сел в рихтованный «БМВ» и укатил. Конечно, настоящий разведчик должен был бежать рядом с машиной и читать газету. Одна беда — я по-украински читать не умею. На свободные тачки я и смотреть не стал. Семь вечера, полно народу, светло, все на меня глазеют, как будто только то и делают, что приметы запоминают. Так что от угона я воздержался.